На смену дураку-апрелю, то радовавшему нас тёплым, почти летним солнцем, то пугавшему утренним морозцем, медленно подкрадывается май, а вместе с ним и майские праздники.

По телевизору круглосуточно крутят кино о Войне, государство готовится к параду, защитники Родины начищают до блеска ордена и медали, в школах начинаются классные часы, чтения и встречи с ветеранами.

Не знаю как вам, а мне в майские праздники время от времени хочется запереться в квартире на ключ и отключить радио и телевизор.
Я чисто физически не могу смотреть чёрно-белое кино о войне и читать книги.
Когда мне было лет семь, я посмотрела по телевизору "Судьбу человека", но до конца смогла досмотреть только к 11 - расплакалась и переключила канал.
Но и в 11 долго не осмеливалась открыть книгу Шелохова.
Сейчас мне 20, но каждое произведение советского или современного кинематографа о Войне, ровно как и книга, вполне способно выбить меня из колеи как минимум на несколько часов.

Я не могу смотреть на кошмары минувшей Войны, но смотрю.
Не могу читать о чувствах людей, воочию их увидевших, но читаю.
Я заставляю себя.
Размазываю по физиономии слёзы, но заставляю.
Потому что ничто из случившегося не следует забывать.
И никто из проливших кровь или даже слезы в то время не должен быть позабыт.

Когда мой прадедушка был ещё жив, он, сколько я себя помню, всегда отвечал на вопросы о Войне так - "Я воевал, чтобы вас никогда не коснулись все эти ужасы, чтобы вы и не знали, что есть на Земле такая вот злоба..." - и никогда не рассказывал о том, что ему довелось увидеть.
Возможно, он был прав.
Но я считаю себя не в праве позволить памяти о тех людях прерваться.

Потому что он воевал.
Потому что моя прабабушка, одетая в валенки и тулуп, в зверский мороз охраняла с винтовкой Кировский завод, такая молоденькая и худенькая, что и стрелять-то бестолку - за косу схватил и всё.
А другого прадедушку в голодное время едва не съели четверо в подворотне, да он сбежал из последних сил, поскальзываясь и падая до самого дома.

В своё время я, будучи школьницей, вызвалась "проводить" одну встречу с ветеранами и в начале чуть было не сбежала в слезах.
Это страшно.
Слушать рассказы бабушек и дедушек о Тех Днях, смотреть на их лица, которые вопреки всем виденным ими кошмарам всё ещё озаряются улыбками, - страшно.

Я стояла на сцене и читала стихотворение, выворачивавшее мне нутро инородной болью.
Моё лицо горело, руки, вспотевшие от страха, дрожали.
Читала ровным и громким голосом, стойко не проронив ни единой слезинки и отважно выпрямив спину.
Они, все они, не сломались, не давали волю слезам и предательской дрожи в голосе, а ведь могли, ведь имели право.
Значит я - благодаря им не узнавшая запаха крови и пороха - не могла и подавно.
И не смела посмотреть на них, сидевших с гордо расправленными плечами несмотря на то, что их спины бессовестно скрючила старость.
На ордена и медали, украшавшие лацканы их пиджаков, на их торжественные лица.
В их глаза, внезапно загоревшиеся невесть откуда взявшейся былой молодостью и отвагой.
А когда под потолком актового зала прогремело последнее четверостишие, произнесенное моим, но каким-то чужим, незнакомым мне голосом, и он взорвался аплодисментами - посмотрела.
И увидела какую-то бабушку в центре зала, седую и хрупкую как одуванчик, а в её глазах на испещрённом морщинами лице - слёзы.
И благодарность.
И какого-то дедушку, едва ли не со скрипом вставшего со своего стула в первом ряду - протянуть мне свой букет красных гвоздик, которые мы, школьники, дарили всем ветеранам перед праздничным концертом.
Что бы вы почувствовали?
Они, у которых всё наше грешное поколение обязано валяться в ногах, благодарны нам просто за то, что мы не забыли, что мы их помним и хотя бы раз в год дарим им жалкие крохи собственной благодарности за своё защищённое прошлое, счастливое настоящее и спасённое будущее!
Гордость?
Смущение?
Стыд!

Мне было стыдно.

И сейчас - стыдно.
За то, что мы разбазариваем подаренное нам время, разваливаем отвоёванную для нас страну, забываем о прошлом и не задумываемся о будущем.
За себя, за своих сверстников и соотечественников.

И за иностранцев, как свора собак грызущихся в бесконечном споре за то, чьей была победа в этой войне и кому пришлось хуже, а кому слаще.
За моего знакомого из Чехии, который как-то раз, в разговоре о Великой Отечественной Войне кричал мне в лицо - "Не ври мне! Не ври, это всё советская пропаганда! Ну не могли ваши выжить, умерли бы с голоду! От холода сдохли бы! Вот нам, чехам, о-го-го как тяжко было - мы гречкой питались! Представляешь? Одной гречкой! Так что не смеши..."
Ему смешно, а наши выжили. Жрали ворон, голубей и людей, но выжили. А ему смешно.

За отца, поучавшего - "Ничего не случилось бы, победи в той войне Германия! Мы бы жили сейчас в счастливой и процветающей стране, пили пиво и ели немецкие сосиски. И тебя бы звали не Соня, а Зонья", нацепившего одну из прабабушкиных медалей на брелок для ключей и даже возжелавшего как-то раз набить свастику на предплечье.

И за учителей, презрительно взиравших на нас, подростков, и с пеной у рта доказывавших, будто на нас прервется Военная Память.

А она не прервётся.
На мне - нет.
И на моих детях.
И на моих внуках.
И пусть они уже не увидят в живую ни одного ветерана, они передадут последние крупицы Памяти правнукам.

Пока живёт Память о Войне - живы Герои.

Люди истлеют в могилах, чёрно-белые фотокарточки, письма с расплывающимися чернилами и похоронки рассыплются в пыль, ордена и медали рано или поздно тоже сожрёт время, растеряет по планете судьба.

А воспоминания - бессмертны.